Книги о Монголии. Цеденбал и Филатова.

Еще прошлой весной я купила в местном дэлгуре книгу Шинкарева Л.И. «Цеденбал и Филатова: Любовь. Власть. Трагедия.» Это документальное повествование о судьбе руководителя Монголии 1940-1980-х гг. Ю.Цеденбала и его русской жены А.И.Филатовой основано на письмах, дневниках, воспоминаниях его героев, свидетельствах современников, а также на архивных материалах и личных впечатлениях автора.

(Где купить книгу: http://www.sapronov-book.ru/bookshelf/b2004/60-l.-shinkarev-cedenbal-i-filatova.html )

Для историков, наверно, больший интерес представляют документальные материалы, приведенные в книге, конкретные исторические факты, но мне показался интересным также философский и духовный аспект книги.

Вот как автор пишет о традиции иносказательной речи монголов (цитата из книги):

Цеденбал и Настя очень редко бывали у коллег мужа, в многодетных монгольских семьях. Из уважения к гостье все старались говорить пусть на ломаном, но все же на понятном ей русском языке. Она прислушивалась к разговору, раздражаясь тем, что серьезные, как ей казалось, люди, впадают в какое-то детство, говорят о степных цветах, о красках осеннего неба, о крепости рогов горного барана, о всяких пустяках, не имеющих никакого отношения к государственным делам или к политике. А по пути домой Цеденбал, словно в насмешку, как будто издеваясь, скажет ей, как хорошо они обсудили проект постановления, которое завтра будет опубликовано. Традиция иносказательной речи была для нее нова и непонятна. Невинный для посторонних разговор об отвлеченных, казалось бы, предметах для азиатов, оказывается, содержит конкретный смысл: согласие, сомнение, отказ. Многое подразумевается, не будучи названым напрямую. Слыша слова, не имеющие отношения к обсуждаемому предмету, люди по движению глаз, тембру голоса, положению тела и рук прекрасно прочитывают суждения и оценки. Они могут говорить о природе, но лексикой из этой сферы сообщить такое, о чем посторонний человек никогда не догадается. Кодированный язык – элемент их традиционной культуры, их наследие, голос предков.

Но еще больше ее выводила из себя, заставляла сдерживаться, неприятная манера монголов – не раздумывая, моментально соглашаться со всем, что говорит гость. И если ты серое назовешь зеленым или круглое – квадратным, хозяева с готовностью, даже с радостью тебя поддержат. Ну конечно, серое – это зеленое! И как они сами не рассмотрели в круге очевидный квадрат?

Муж понимающе улыбался. Хотя он сам давно оторван от кочевой жизни и молодые годы, самые открытые для восприятия, провел в чужой культурной среде, в нем сохранилось понимание степной этики, ее неписаных законов, которым не учат, но они входят в монгола, в азиата вообще, с молоком матери. Один из главных законов – не перечить гостю, быстро с ним соглашаться, какую бы чепуху он ни нес, потому что нет в степи большей ценности, чем знать, что гость уходит, довольный разговором с тобой. И даже когда можно возразить, когда ему известно что-то доподлинно, хозяин ничего не будет утверждать, но, следуя традиционной этике, из того же уважения к гостю, может позволить себе сказать робко, заранее извиняясь: «Наверно, я ошибаюсь, но мне почему-то кажется…» Это не хитрость, не высокомерие, не чрезмерная гордость, а только сильнейший контроль над своими чувствами. Этикет азиатских народов, идущий из глубины веков: не подавлять других своим знанием, не выпячивать осведомленность, даже если случайные люди твою застенчивую манеру примут за тупость.

Или вот другой отрывок из книги, про думы арата:

Хозяин сидит и думает. Впереди зима, ее надо пережить. Внезапно возникающие бури прикатывают травы к щебню, мир погружается во тьму, животные с забитыми снегом глазами послушны только ветру, который несет их куда хочет. Пастухи по три дня в седле, только бы отворотить скот от покрытой льдом речки или от спрятанного под ледяной коркой болота, гарцуют с гиком вокруг стада, пока не пригонят обессиленный скот в укрытие – в горы или в глубокий овраг.

Драматические ситуации называют дзудом. Занесло землю большим снегом, не достать до сухих прошлогодних трав – белый дзуд. Снег выметен ветром, нет нигде влаги, животные падают от жажды, не в силах двигаться – черный дзуд. За снегопадом грянул мороз, покрыл землю ледяным панцирем, не поддающимся копытцам, - железный дзуд… Скотоводу приходится многое пережить за короткую зиму. В урочищах увидишь за оградками памятники пастухам, погибшим при спасении общественного стада.

Есть о чем думать арату в осенние дни. Когда трубка погаснет, он достанет из-под кушака огниво, ударит о кремень стальной пластиной, наглухо прикрепленной к кожаной сумочке с крышкой, украшенной металлическими бляшками, будет резко бить и бить о кремень, пока не задымится разлохмаченный трут.

Мир только кажется расщепленным, на самом деле он взаимосвязан, целостен, вечен. Каждое существо в нем, как травинка в нескончаемой степи: к осени она усыхает, а к лету снова зеленеет, идет в рост, весело колышется на ветрах. Так и люди, и скот, и юрты, и монастыри, и города – у всех свое время умирать и возрождаться в новом обличии. И от осознания не имеющего конца круговращения мира у кочевника в высшей степени поэтическое состояние души.